Нет пророка в своем отечестве

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2023/11/20/22-02

Иван Лукьянович Солоневич - русский публицист, мыслитель, спортсмен, тренер, исторический писатель и общественный деятель. О нем и его идеях о Народной монархии беседуют Михаил Смолин и Евгений Никифоров. Один из предшественников или основоположников самбо, автор руководства «Самооборона и нападение без оружия» для издательства НКВД РСФСР (1928). Получил широкую известность как теоретик монархизма.

Е. Никифоров: -  Здравствуйте! Я приветствую у нас на радио Михаила Смолина, профессора МГИК (Института культуры), доцента МГУ и лауреата всяких званий и почетных должностей и всякого вообще почета. Говорить мы будем о человеке, который у нас обоих вызывает самые возвышенные и радостные чувства. Очень деятельный человек, он сыграл в нашей российской истории огромную роль – Иван Лукьянович Солоневич. Большой умница, так любивший жизнь, отсидел в лагерях, а в 1928 году успел подготовить учебник самообороны, нападении без оружия для НКВД. Стал одним из создателей самбо, а такое пойди придумай. Самобытнейший русский человек, хотя по рождению он белорус.

М. Смолин: -  Он считал, что это одно и то же.

Е. Никифоров: -  Как и мы считаем сейчас. Мы не забыли о троичности народной – русские, белорусы, украинцы. Всё как-то уляжется, и в одно великое море сольются великие реки. В это наше национальное раздолье будет существовать так или иначе.

М. Смолин: -  Иван Лукьянович - человек удивляющий биографией и интересами. По происхождению он из простой крестьянско-священнической семьи из западнорусского края, как тогда говорили, из Гродно. Потом он начал свою деятельность журналиста, потому что его отец в тех местах издавал несколько газет. Одну из них он издавал на деньги Столыпина. Последний, быв там губернатором, большое внимание уделял русской прессе. Считал, что чиновники высокого ранга должны поддерживать русскую прессу. Он был в хороших отношениях с отцом Ивана Лукьяновича.

Е. Никифоров: -  Столыпин его отметил, получается?

М. Смолин: -  Да. Талант его отца был отмечен и замечен, поддержан Петром Столыпиным. И в тех изданиях вырос Иван Лукьянович. Первые публикации были еще до его поступления в университет. Это было до 1911 года - конца правления и смерти Столыпина. Потом он переезжает в Петербург и поступает на юридический факультет Санкт-Петербургского Университета, а дальше начинается война. Зрение у него низкое – он всегда  носил очки с большими-большими диоптриями. Его призывают только в запасной полк.

Е. Никифоров: -  На фото меня всегда поражало – он спортсмен, накачан, спортивный такой и в громадных очках типа нашего Власова, знаменитого атлета.

М. Смолин: -  Они, кстати, чем-то похожи. Интересно, что и брат Ивана Солоневича был знаменитым спортсменом, даже более крупным. Они в письмах друг другу писали, что, мол, я по весу шесть пудов, а ты - семь. Это были одни из первых русских спортсменов начала 20 века. Тогда начался русский спорт. Тогда Москва недавно отметила столетие спорта. Меня убивает, когда считают, что все началось в советские времена. Ничего подобного! Олимпиады проходили и до революции, чемпионы были. На одном из чемпионатов России по поднятию гири Иван Солоневич занял третье место. Его брат был чемпионом России тоже по какому-то спорту. И брошюру написал про гиревой спорт. Братья получали высшее образование и параллельно занимались спортом. Новый такой тренд начала 20 столетия. Вообще были две тенденции. Тенденция Серебряного века – чего-нибудь покурить, уйти в радужные миры. И вот такой спортивный тренд. Два типажа, характерные для русского общества, которое в начала 20 столетия было очень разнообразным.

Е. Никифоров: -  Как интересно – там не было советского материализма, что в здоровом теле здоровый дух и вот этой телесности, которая поглощала всё. Она красивая, привлекательная, картины Дейнеки - общество здоровой телесности. Но оно погребало под собой духовные поиски. А Солоневич был по матери попович, ни от каких таких поисков он не отрекся, для него наследие было очень живым.

М. Смолин: -  Думаю, для него и его семьи это была традиция, в которой они существовали, к которой прибавлялись какие-то современные вещи типа спорта и образования. Прошла реформа в 1908 году, когда Николай II ввел всеобщее начальное образование, а дальше уже можно было двигаться. Это к вопросу о том, что образование не появилось с лампочкой Ильича, как и лампочка не была изобретена большевиками. Это время, когда люди простого звания легко начинали повышать свой социальный статус. Все братья Солоневича кончили гимназии, а он сам пошел еще и в университет. Война и революция не дали ему закончить учёбу. Он познакомился там со своей будущей супругой, у них появился ребенок, а когда началась революция, все братья Солоневичи выступили на стороне белых. Средний брат погиб во время гражданской. Два других участвовали в разведывательной деятельности, о чем прямо никто из них не рассказывал. Потом они вроде собирались уехать, но Солоневич заболел тифом и вместе с войсками Врангеля уйти не удалось. Ему пришлось сначала побыть в Одессе. Интересные у него воспоминания, как они с братом Борисом участвовали в бродяжных цирках вместе с Поддубным.

Е. Никифоров: -  Французская борьба была невероятно популярной. Гладиаторы того времени собирали массовую аудиторию.

М. Смолин: -  У них было много подробностей в воспоминаниях о Поддубном, какой он был человек, как они выступали чуть ли не за еду, путешествуя вокруг Одессы по местным крестьянам. В городе есть было нечего, они голодали, а крестьяне более менее могли снабжать едой взамен на развлечения. Но и эти несанкционированные выступления, не сдававшие денег «наверх», советская власть потом прекратила. Иван Поддубный пошёл своим путем, а им пришлось перебраться в Москву. Борис Солоневич был главой спорта Балтийского флота. Карьера у него началась, но стоила дорого – он попал как раз в Соловецкий лагерь. Опыт младшего Бориса в смысле сидения в лагерях значительно более широк. На Соловках он испытал серьезные проблемы. Это один из самых суровых лагерей. Когда Борис вышел оттуда, он Ивану рассказал, чем это всё может кончиться в советской стране. Иван в 20-е еще как-то пытался пристроиться в советскую жизнь, то спортивным журналистом, то иначе. Человек пытался как-то жить ту жизнь, которая на него свалилась. Искал подработку, ездил в поездки, печатал зарисовки в советских изданиях. В эмиграции потом вышла интересная его книга «Памир», потому что много поездил по миру, сохранилось много зарисовок советских. Но напечатать их он смог, только уехав. И когда Борис вышел из лагеря, то он для Ивана раскрыл глубину репрессивной составляющей. Они вдвоем и с женой Бориса, сыном его Юрием, решили бежать из Советского Союза. Несколько попыток предприняли. Сначала бежали через Финляндию. Это область таких аномалий - компасы отказывались показывать правильное направление. Проблуждав там неделю, они вернулись обратно. Не смогли. Приключенческая история. Странно, что до сих пор никто не написал сценарий, чтобы снять об этом фильм.

Е. Никифоров: -  Читать об этом не менее захватывающе – наш герой талантливый мыслитель и писатель превосходный.

М. Смолин: -  У него безусловно есть художественный дар. В советское время он сочинил роман о любви. Жил он в Салтыковке под Москвой. В столице можно было жить только в коммуналке, а там как раз он жить не мог. Можно было смириться с чем угодно, с кухней на 15 семей, и прочими неудобствами, но только не с клопами. В Москве в те годы это было неизбежное соседство в коммуналках. Добираться до Москвы ему было далеко, но выбора не было. В Салтыковке он зарыл свой роман до того, как они собрались бежать. Вторая попытка бежать была через Кавказ, где тоже ничего не получилось - один из предателей их сдал органам. После этой попытки они попали в концлагерь Балтийско-Беломорский Канал. Они его и строили. Через какое-то время поняли, что погибнут там, если не предпримут усилий. Под прикрытием спартакиады, идею о которой Солоневич подал руководителю лагеря, он хотел показать, что перековываются-таки люди в советских. Под этим делом они немного подкормились втроем. Правда, потом их разбросали по разным лагерям. Иван со своим сыном Юрием оказался в другом лагере. Но до разделения они договорились, что в определенный день бегут опять через Карелию в Финляндию. И им это удалось. Две недели они пробирались из лагеря и смогли из разных мест попасть в Финляндию. Солоневич писал, что финны их восприняли с удивлением. Впервые было такое, что люди так попадали на финскую территорию. Долгое время думали, что с ними делать, наводили справки. После того, как нашлись знакомые в русской эмиграции, подтвердили, что люди не советских убеждений, финны позволили им легализоваться.

Е. Никифоров: -  Финны в целом отнеслись к ним доброжелательно. Это удивительно.

М. Смолин: -  Думаю, это традиция, которая на финнах отложилась. Хоть они и отделились, Ленин же их сепарировал, но у простых финнов отношение к простым русским было совершенно нормальным.

Е. Никифоров: -  И в этом его романе это ясно и красиво убедительно описано. Само приключение - каково?! Карелия, комарье, непроходимые болота – выжить там невероятно. Я бы больше трех часов не смог… И вот после всего они попадают в царство нормальности.

М. Смолин: -  Традиционности. Без революции, без спецслужб, которые тут же бы их и расстреляли. Само отношение к людям человечное.

Е. Никифоров: -  Общество, где продолжают по утрам пить кофе со сливками. Причем не дворяне, а обыватели.

М. Смолин: -  Поначалу ими никто не занялся. Им самим пришлось полгода заниматься разгрузкой в порту Хельсинки. Как люди развитые физически они пошли грузчиками. Пока Солоневич писал свою первую эмигрантскую книгу «Россия в концлагере» о советской действительности, он разгружал полгода корабли в порту. Описано тоже интересно. Наши спортсмены отнеслись к грузчикам местным скептически: люди не очень сильные, да и пьющие, вот мы их сейчас «сделаем». Первый час-два они и правда делали финнов легко, но к концу дня устали, а скандинавы как ходили, так и продолжили ходить, разгружать. Солоневич умел эти мелочи замечать. Микротомии социальной жизни, по его собственному выражению – изучение слоев социальной жизни. Он был все-таки по своему профессиональному происхождению журналистом. Школа его была необычна – он работал в условиях нового времени в период Первой мировой. Это школа суворинская, розановская, меньшиковская – он получил хорошую журналистскую практику.

Е. Никифоров: -  Причем практику очеркиста.

М. Смолин: -  Да! В нём всю жизнь заметна школа большой столичной газеты, которая дала ему хорошую базу.

Е. Никифоров: -  Для наших слушателей надо сказать, что сейчас очерк как жанр практически отсутствует в нашей традиции журналистской. Увял. Хотя есть замечательные очеркисты. В чем прелесть очерка? Если он талантливо написал, то там подробнейшая голограмма жизни, со всех сторон, с деталями, дает гораздо больше знания об атмосфере, мотивации, причинах, сущностях.

М. Смолин: -  Он как раз имел хороший журналистский глаз, который фиксировал за короткое время, что нужно в каком нужно социальном слое.

Е. Никифоров: -  Очерк о детских лагерях – я не представлял себе даже, что это за  такой ужас. Люди не то что не исправимы. Они погибали в лагерях, детей этих превращали в животных.

М. Смолин: -  Страшный рассказ о девочке с кастрюлей. Я бы всех людей с левыми убеждениями, которым нравятся Сталин, Ленин, прочие, сажал и заставлял читать такие книги, чтобы они как-то прочувствовали, насколько дорого стране стоят такие эксперименты, насколько многих это приводит в состояние абсолютно животное. К несчастью, люди, которые считают, что можно еще поэкспериментировать с революционными идеями, почему-то думают, что их это никак не коснется. Как жили, так и будут жить обычной жизнью. А если посмотреть в редколлегии газет, то там же все деятели Серебряного века: Бунин, Куприн, Цветаева, Белый. Они все до революции состояли в редколлегиях легальных большевистских газет, а потом большинство из них либо эмигрировали, и, как Бунин, писали уже осмысленные вещи, что они потеряли Россию, либо в советской стране не знали чем себя занять, потому что от свобод Серебряного века попали в совершенно противоположную жизнь. Цветаева в 1908 году, еще девушкой, писала, что смотрела из усадьбы отца в окно, и думала, как бы хорошо, чтобы отцовский дом сгорел.

Е. Никифоров: -  А зачем?

М. Смолин: -  А революция, всё можно пережить, но никак - то, что революция всё не происходит. У неё такое настроение.

Е. Никифоров: -  А тут прозвучало слово «усадьба». На самом деле это были не усадьбы, а обычная дача нынешняя.

М. Смолин: -  Папа у нее был довольно состоятельный.

Е. Никифоров: -  В любом случае. У императора, великих князей – по нынешним временам это были обычные дачи, деревянные дома с мезонином.

М. Смолин: -  Самая интересная запись Цветаевой от 1941 года: “прошу меня зачислить посудомойкой в столовую”. Прошло 30 с небольшим лет, ты вроде известная на весь мир поэтесса.  Ты из того мира, где тебе было комфортно. И только по твоему внутреннему состоянию тебе всё хотелось чего-то такого революционного и с перчинкой. Получила перчинку, а в конце жизни уже старенькой, удивительно известной поэтессой устраиваешься посудомойкой. Это один из хороших примеров, как человека жизнь может смирять. От каких-то непонятных мыслей, если сам не можешь уйти, Господь приводит в посудомойки. Вроде бы из состоятельной семьи, от круга поклонников, от рассказов о твоих талантах…

Е. Никифоров: -  А окружение отца – какие изысканные люди. Такая радость существования, после чего ты в посудомойках…

М. Смолин: -  Потом вся сложность этой жизни оказывается никому не нужной. Ты можешь себя применить только в самых простых профессиях, в которых ты деградируешь, потому что призвана-то ты к поэзии. В этом смысле произведения Солоневича очень отрезвляют. Его книги о социализме, «Россия в концлагере», «Памир», роман «Во дворце труда», художественное произведение, роман «Две силы» хорошо читаемы, это готовые сценарии, с моей точки зрения. Бери и снимай. Они визуально легко представимы. Но, увы, у нас на это не обращают внимание. Уникальность взгляда Солоневича в том, что он видел советский социализм, дореволюционную страну, воспитывался в ней. Потом реалии национал-социалистской Германии, то есть социализм в другом его виде, националистическом. Потом английская оккупационная зона, когда в Англии правили социалисты, шли социалистические эксперименты Ангсоц. Потом Аргентина во время правления такого президента Перона, который тоже социалистическими болезнями болел, и это был уже латино-американский социализм. Человек побывал во всех вариантах социализма! 

Е. Никифоров: -  И не обольстился!

М. Смолин: - Нет, но получил объемную картину о социализмах, о чем и написал книгу «Социализм». Несколько лет назад я опубликовал последнюю часть его книги, которая до того опубликована не была. Довольно большая книга. Интересен рассказ обо всех этих вариантах. Солоневич делает вывод, что при любом социализме рано или поздно начинают кого-то резать. Все равно кого. В большевистском – классовых врагов, в национал-социалистском – расово неполноценных, в английском – не разделяющих демократию, в аргентинском обществе - тех, кто не нужен. Солоневича кстати изгнали из Аргентины, и умер он в Уругвае. Такая история?! Советский Союз, Финляндия, Болгария (где издает первую газету), Германия, Аргентина и Уругвай. История для кино.

Е. Никифоров: -  Благодаря особенному опыту наблюдателя он выработал мощную аллергию и неприятие всех «измов».

М. Смолин: -  Он хорошо сформулировал, что Европа жила до Первой мировой и всех революций в раю. Он называл это изгнанием из рая (социального). После того, как во всех странах начали экспериментировать, всё начало приводить к огромным проблемам, репрессиям, подавлению инакомыслия, гонениям. Всегда при любом эксперименте находят того, кого можно расстрелять. Просто потому, что расстрелял – отнял. Как повысить свой социальный статус? Надо его где-то у кого-то найти.

Е. Никифоров: -  Это простейшее решение проблемы. Есть человек - есть проблема, нет человека – нет проблемы.

М. Смолин: -  Полезно читать Солоневича, потому что он дает срез не только русской действительности, но и европейской и латино-американской, показывая, что болезни характерны для всех обществ периода 20 столетия. Все переболели. У каждой страны только этот ряд попыток создать рай на земле имел свою специфику. В разных странах хотели создать рай за счет разных групп населения. И те попадали под этот каток социальных экспериментов. И это отрезвляло очень – никакое общество с помощью революционных изменений не приходит ни к какому социальному благоденствию.

Е. Никифоров: -  Солоневич ясно и трезво показал всё, а кроме того постарался дать ответы на эти вопросы. Сейчас это представляет огромный интерес, когда мы ищем эту нашу идентичность. Что мы есть? Русская цивилизация? Русский мир? Что предлагал Солоневич? Увидев многое, он наверняка думал, что нельзя оставаться в рамках бесконечной диссидентщины, противостояния всему, нужно же и позитивное что-то.

М. Смолин: -  Мы имеем несколько его сочинений, посвященных его положительной программе, где нет критики всяких «измов». У него есть сочинение «Народная монархия», которое он написал уже будучи в Уругвае, напечатав главами, а потом и отдельной книгой. Архивам Солоневича не повезло. Его сын перевез их в Америку, при наводнении подвал залило и большая часть архива погибла. Мы издали только небольшую часть его работ, включая книгу «Загадка и разгадка России». Он пришел к логичной мысли, что раз социальные эксперименты, разрушившие его родину, приводят к таким кровавым событиям, надо обратиться к исторической традиции. Он формулировал эту мысль так, что в русской истории русский народ создал некую институцию, которая отвечала за его независимость и за защиту отечества. Он называл это институтом самодержавия. Это институт, который отвечал за суверенитет. Самодержавие было русским суверенитетом, местом, где формировалась властная конструкция, которая занималась охраной русской жизни, развивала страну, которая стала настолько масштабной, что занимала больше одной шестой части мира. В этом смысле он считал, что то, что на западе называется демократией, - самоуправление, обычная человеческая жизнь. Это как раз в реалиях России и было самодержавной монархией, когда в нижней части общество имело земское самоуправление, в верхней – общество аристократии и классов, которые занимались государственной деятельностью. Институт самодержавия был олицетворением русского суверенитета, который защищал родину от  врагов. Солоневич говорил, что самодержавие Владимира Святого сильно отличается от самодержавия Ивана III, а его правление сильно отличается от правления Александра III. Самодержавие – институт, который со временем вместе с нацией менялся в силу того, что он органически развивался вместе с народной жизнью.

Е. Никифоров: -  То есть в его понятии самодержавие - не мечты какие-то непонятные, не ностальгия о прошлом, что было в России. Это некое понимание органического нынешнего состояния русского человека.

М. Смолин: -  При отсутствии которого страна и население попадают в руки экспериментаторов, которые творят с ними что хотят. Если сравнить Петра I и Ивана Грозного, то их эксперименты касались в лучшем случае их окружения, а вот эксперименты советские вздыбили все социальные слои, дошли до самой почвы крестьянской, попытались ее срать. Советская власть искала врагов во всех словах населения. По какой-то причине они подозревали всё и вся. И всех хотели переделать в новых людей. А отличие традиционных экспериментаторских властей в том, что традиционные не хотят создавать нового человека, они не покушаются на христианскую сущность человека, оставляют человеку внутреннюю свободу, а как максимум – его проявления в обычной социальной жизни. Иначе говоря, оставляют свободу действий, не претендуют на его свободу, на его изменения человеческой сущность.

Е. Никифоров: -  Оставьте людей в покое, дайте им спокойно развиваться!

М. Смолин: -  И они разовьют страну! Дайте людям делать то, что им кажется правильным (в рамках закона конечно) и они вам и экономику  и социальные отношения поднимут.

 Е. Никифоров: -  А помните НЭП? Большевики как дали сначала - испугались, что теряют контроль. И всё. Тут же перепугались до смерти, что страна стала развиваться невероятно, появилась колбаса, когда черствой корочки хлеба никто найти не мог.

М. Смолин: -  А потом сформировалась партийная номенклатура, которая спрашивала, за что мы воевали, а почему появляются какие-то богатые люди, а я сижу вот в обкоме своем - нехорошо. Запретить не могу. Тогда - реванш, закручивание гаек, индустриализация, коллективизация. Дошло до внутри партийной борьбы. Большевики искали врагов даже внутри своей партии. Если взглянуть на список политбюро – Сталин только своей смертью помер. Ленин – неясно, а всех остальных расстреляли. Троцкого и то достали.

Е. Никифоров: -  Хотелось бы рассказать о перспективе, что предлагается в работах Солоневича. Может сложиться ощущение, что нам предлагают новую утопию, народный монархизм, красиво так, привлекательно. Но в каком смысле он народный? Почему монархия обязательно? Почему не избирательная демократия?

М. Смолин: -  Избирательную демократию он тоже пережил. В 1917 году он видел, как эти высокоумные люди быстренько развалили всю страну. Оказалось, что управлять страной они не могут, хотя они рассчитывали легко заменить императора, всю имперскую систему. Но за несколько месяцев они развалили что только можно и передали власть в руки еще более агрессивных революционеров – большевиков. Для Солоневича либерализм был такой же опасностью, как и социализм, разве что меньше проявивший себя в России тогдашней. Для него было важно воссоздать некую естественную русскую жизнь. «Народная монархия» – во многом историческое сочинение. Там есть много рассуждений о различных этапах русской жизни, с киевских времен до Петра I.  «Народная монархия» была частью его большего сочинения, которое называлось «Белая империя», занимало 1500 страниц, но так и не  сохранилось. Не получилось его напечатать, в силу того, что безденежье его в эмиграции преследовало везде. Никто его не финансировал. Скорее даже так: на заработки от своей самой известной книги «Россия в концлагере», которая была переведена на 20 иностранных языков и давала ему постоянные гонорары, он и издавал все свои газеты и книги самостоятельно.

Е. Никифоров: -  Бизнес как бизнес он сделать не смог?

М. Смолин: -  Его газета «Голос России в Болгарии» была окупаема, как и газета «Наша страна». Там было примерно по 10 тысяч подписчиков. Серьезно для эмигрантского уровня. А вообще у нас слишком подвижное общество, слишком склонное к изменениям, что всегда очень опасно. Это разрывы между поколениями. В культурном плане мы не являемся единством, потому что для одних есть классическая русская литература, а для других уже только комиксы существуют. Долго такой разрыв в обществе присутствовать не может без социальных конфликтов. Это нагноение, которое обязательно может привести к печальным процессам, если за этим не следить. Вопрос будет не просто в разногласиях в обществе, но в разном представлении о том, что такое человек. Для кого-то он будет то же, что обезьяна, а для кого-то – Божие творение. Такие противоречия сложно уживаются в одном обществе.

Е. Никифоров: -  Главное, что сложно понять и описать такое общество. Если не опишет, то и исправить ничего нельзя, все наощупь, невнятно вместо того, чтобы просто назвать вещи своими именами.

М. Смолин: -  Для этого и нужна публицистика. Хорошо сформулировал эту мысль Михаил Меньшиков. «Публицистика – это ежедневно приходящий к тебе попить чаю человек, который готов с тобой разговаривать на все темы, которые тебя волнуют». Это настоящий публицист, если ты в нём видишь человека, с которым можно обсудить все проблемы, который способен формулировать твои чувства, размышления, которые ты и сам не в состоянии переложить в конкретные формулы. С ним ты можешь найти ту истину, которую в силу неспособности писать и выражать мысли, ты не нашел сам. У нас в обществе с публицистикой огромная проблема, как и со СМИ.

Е. Никифоров: -  Есть блистательные публицисты! Им мы и даем высказаться здесь у нас. Но им существовать как-то нужно, зарабатывать. Нужно дать площадку, где они могли бы проявить себя. Я не столь здесь пессимистичен.

М. Смолин: -  Сейчас появилась масса каналов, проблема – как найти в этой огромной массе всего что-то дельное.

Е. Никифоров: -  Это как раз задача таких как «Радонеж», которые являются агрегаторами, как и главный редактор – ищет таланты, потому что ухо его выстроено очень точно, он тут же видит и слышит, имеет такой общественный слух.

М. Смолин: -  Конечно. Хороший писатель – тот, кого интересно читать. А кто интересно пишет – кто думает о читателе. Большинство писателей пишут для себя. Зачастую это невозможно читать. Только те, кто хочет что-то донести до читателя, становятся близки широким массам. А если глянуть на публицистику – есть ли хоть одна премия в этой жанре? Для писателей есть, кинематографистов есть, а для публицистов – ничего. Это большая проблема. Такого рода творчество важно в социальном плане, потому что именно эти люди берут на себя обязанность задумываться о тех сложностях, которые есть в нашем обществе и доносить до читателя в уже переработанном виде решение этих проблем. Немногие могут заняться социальным таким подвигом – разъяснить проблемные узлы, которые в обществе есть. Это такие социальные психологи.

Е. Никифоров: -  Вернемся немного к Солоневичу, к его предложениям для сегодняшней России. Мы говорим о народной монархии, как его основного философского предложения. Пугает всех слово «монархия» – больно это что-то антикварное, ну какой там монарх? Это деспот? Социальный строитель, который наши свободы присвоит? Народная монархия – это как оксюморон. Власть народа и одного лица в одном термине.

М. Смолин: -  Думаю, Солоневич, сочетая эти два слова, говорил, что в русских реалиях так исторически сложилось, что именно эта форма власти дает возможность обществу жить своей христианской жизнью. Мы все не очень интересуемся политическими дрязгами, устройствами социальной жизни. Нам важно, чтобы были специальные люди, которые бы этим занимались и были бы в этом смысле ответственны. А мы занимались бы своими вопросами – профессиональными, семейными. Если бы нас всех заставили просиживать штаны в Думе, многие из нас особенно те, кто всю жизнь отдал другой деятельности, сильно бы заскучали. Мы все выбрали, что нам нравится - профессии не политических деятелей, потому должен существовать институт, а, по мнению Солоневича, он уже есть,  - династия монархов, которая профессионально на протяжении столетий занимается охраной отечества, а все остальные могут заниматься обычной жизнью. 99% населения никогда не соблазнятся политической карьерой, потому что мы все интересуемся чем-то другим. Странно нас привлекать к обсуждению бюджета, нам главное, чтобы не воровали этот бюджет. Все остальное – дело специалистов. Здесь Солоневич подчеркивал, что самодержавие и монархи – специалисты, занимающиеся независимостью страны, вопросами войны, мира. Помните, Земские соборы?  Это как раз та сфера деятельности, в которой мы могли бы себя нормально чувствовать. Время от времени из профессиональных союзов избирались бы представители, которые общались бы с властью и говорили бы ей, что у нее не получается, на что надо обратить внимание. Но постоянно заниматься этим общество не будет. Оно хочет жить обычной человеческой жизнью, не надо его политизировать. В этом смысле надо выбирать институт самодержавия или политические партии. Честно говоря, альтернатива для нас не очень хорошая. Либо мы отдаем власть политическим партиям или группировкам, которые интересуются только своей собственной жизнью. Либо какой-то общенациональный орган, который можно назвать народной монархией, которая не заинтересована в получении взяток. Монарх с детства обеспечен всем. Его нельзя подкупить, в отличие от демократических и политических лидеров. Постоянные разговоры о том, что что-то коррумпировано, больше имеют отношение к демократии, партийным дрязгам. Монарх с детства готовится к власти и легитимен по факту рождения.

Е. Никифоров: -  Мне пришло на ум, что Путин тоже как-то интуитивно выстраивает и движется в этом направлении. Но, к сожалению, это тайна его личной жизни, отсутствие наследника явного.

М. Смолин: -  Институт президентства создан как некий костыль демократической системы. Некий монарх временно олицетворяющий власть. Если положить руку на сердце, то слова из Конституции, что верховная власть принадлежит народу, а значит, некому сообществу граждан РФ, то это все-таки миф. Реально власть принадлежит человеку, который возглавляет государство. Чем дольше, тем больше власти он может концентрировать. Для чего нужна великая власть? Управлять более свободно в каких-то вопросах, а не постоянно метаться между интересами партии, проводить референдумы, будоражить население по любому поводу. Мы все время пытаемся внутри демократии выстроить конструкцию, похожую на монархию. Она психологически нам близка. Когда власть сменилась на республику, мы даже в республиканских лидеров пытаемся сделать хотя бы временными монархами.

Е. Никифоров: -  Взял гуж…

М. Смолин: -  Мы и требуем, всегда жестко критикуем власть. Это русская традиция. Говорим, бери власти, сколько хочешь, но зато тогда и получи, если что-то у тебя не выходит. Мы очень критичны к власти своей. Это естественный русский взгляд на власть. Она должна быть инструментально свободна, чтобы максимально применять свои инструменты власти, как ей кажется правильным, а с другой стороны есть в обществе право оценивать.

Е. Никифоров: -  Оценивающая сторона – журналистика. А журналистика сегодня - безудержное вранье, передергивание, доверять таким писакам – никак. Голос тех, кто что-то здравое пытался сказать, кто ставил задачу быть порядочным человеком – не слышали. Солженицын постарался в своё время «не по лжи жить» – хороший такой лозунг. Черта русской идеологии, характера. Об этом всём - в творчестве замечательного деятеля, живой личности, живущей не по лжи – Ивана Солоневича.

М. Смолин: -  За всю жизнь не заработал ничего себе от своей деятельности. Умер в нищете в дальней дыре в Уругвае.

Е. Никифоров: -  Не пожелаешь никому. Хорошо бы где-то здесь был похоронен.

М. Смолин: -  В реалиях 20 столетия это реализовать было невозможно. Нет пророка в своем отечестве.

Е. Никифоров: -  Будем надеяться, что пророческие книги Ивана Лукьяновича Солоневича найдут своего читателя, а тот уже выстроит свою жизнь так же – честно, смело, сильно, не уповая ни на кого ни в каких условиях.